- Чей, значит, будешь?
- Я не здешний.
- Здешних-то я знаю. Попал-то, значит, как сюда, под часовню?
- Нельзя мне сказать.
- Должно, люди обидели?
- Никто меня не обидел. Меня Бог наказал.
- Известно, всё Бог, да всё же куда-нибудь прибиваться надо. Куда надо-то тебе?
- Мне всё одно
Подивился Семён. Не похож на озорника и на речах мягок, а не сказывает про себя. И думает Семён: «Мало ли какие дела бывают», - и говорит человеку:
- Что ж, так пойдём ко мне в дом, хоть отойдёшь мало-мальски.
Идёт Семён, не отстаёт от него странник, рядом идёт. Поднялся ветер, прохватывает Семёна под рубаху, и стал с него сходить хмель, и прозябать стал. Идёт он, носом посапывает, запахивает на себе куртушку бабью и думает: «Вот-те и шуба, пошёл за шубой, а без кафтана приду да ещё голого с собой приведу. Не похвалит Матрёна!» И как подумает об Матрёне, скучно станет Семёну. А как поглядит на странника, вспомнит, как он взглянул на него за часовней, так взыграет в нём сердце.
***
Убралась Семёна жена рано. Дров нарубила, воды принесла, ребят накормила, сама закусила и задумалась; задумалась, когда хлебы ставить: нынче или завтра? Краюшка большая осталась.
«Если, думает, Семён там пообедает да много за ужином не съест, на завтра хватит хлеба».
Повертела, повертела Матрёна краюху, думает: «Не стану нынче хлебов ставить. Муки и то всего на одни хлебы осталось. Ещё до пятницы протянем».
Убрала Матрёна хлеб и села у стола заплату на мужнину рубаху нашить. Шьёт и думает Матрёна про мужа, как он будет овчины на шубу покупать.
«Не обманул бы его овчинник. А то прост уж очень мой-то. Сам никого не обманет, а его малое дитя проведёт. Восемь рублей деньги не малые. Можно хорошую шубу собрать. Хоть не дублёная, а всё шуба. Прошлую зиму как бились без шубы! Ни на речку выйти, никуда. А то вот пошёл со двора, всё на себя надел, мне и одеть нечего. Не рано пошёл. Пора бы ему. Уж не загулял ли соколик-то мой?»
Только подумала Матрёна, заскрипели ступеньки на крыльце, кто-то вошёл. Воткнула Матрёна иголку, вышла в сени. Видит - вошли двое: Семён и с ним мужик какой-то без шапки и в валенках.
Сразу почуяла Матрёна дух винный от мужа. «Ну, думает, так и есть, загулял». Да как увидела, что он без кафтана, в куртушке в одной и не несёт ничего, а молчит, ужимается, оборвалось у Матрёны сердце. «Пропил, думает,
деньги, загулял с каким-нибудь непутёвым, да и его ещё с собой привёл».
Пропустила их Матрёна в избу, сама вошла, видит - человек чужой, молодой, худощавый, кафтан на нём ихний. Рубахи не видать под кафтаном, шапки нет. Как вошёл, так стал, не шевелится и глаз не поднимает. И думает Матрёна: недобрый человек - боится.
Насупилась Матрёна, отошла к печи, глядит, что от них будет.
Снял Семён шапку, сел на лавку, как добрый.
- Что ж, - говорит, - Матрёна, собери ужинать, что ли!
Пробурчала что-то себе под нос Матрёна. Как стала у печи, не шевельнётся: то на одного, то на другого посмотрит и только головой покачивает. Видит Семён, что баба не в себе, да делать нечего: как будто не примечает, берёт за руку странника.
- Садись, - говорит, - брат, ужинать станем.
Сел странник на лавку.
- Что же, али не варила?
Взяло зло Матрёну.
- Варила, да не про тебя. Ты и ум, я вижу, пропил. Пошёл за шубой, а без кафтана пришёл, да ещё какого-то бродягу голого с собой привёл. Нет у меня про вас, пьяниц, ужина.
- Будет, Матрёна, что без толку-то языком стрекотать! Ты спроси прежде, какой человек...
- Ты сказывай, куда деньги девал?
Полез Семён в кафтан, вынул бумажку, развернул.
- Деньги - вот они, а Трифонов не отдал, завтра посудился.