Даже совесть твоя утихала. Наши призывные голоса уже не доносились до тебя, вернее, они звучали как во сне. И во сне ты откликался, ты шёл по воздуху невесомыми счастливыми шагами, и перед тобой уже распахивались отрадные просторы равнин. Как легко ты парил в этом мире, как он стал приветлив и ласков! И ты, скупец, решил у нас отнять радость своего возвращения.
В самых дальних глубинах твоего сознания шевельнулись угрызения совести. В сонные грёзы вторглась трезвая мысль.
- Я подумал о жене. Мой страховой полис убережёт её от нищеты. Да, но если.
Если застрахованный пропадёт без вести, по закону его признают умершим только через четыре года. Перед этой суровой очевидностью отступили все сны и видения. Вот ты лежишь ничком, распластавшись на заснеженном откосе. Настанет лето, и мутный поток талых вод снесёт твоё тело в какую-нибудь расселину, которых в Андах тысячи. Ты это знал. Но знал и то, что в пятидесяти метрах перед тобой торчит утёс.
- Я подумал - если встану, может, и доберусь до него. Прижмусь покрепче к камню, тогда летом тело найдут.
А поднявшись на ноги, ты шёл ещё две ночи и три дня.
Но ты вовсе не надеялся уйти далеко.
- По многим признакам я угадывал близкий конец. Вот пример. Каждые два часа или около того мне приходилось останавливаться - то ещё немного разрезать башмак, то растереть опухшие ноги, то просто дать отдых сердцу. Но в последние дни память стала мне изменять. Бывало, отойду довольно далеко от места остановки, а потом спохватываюсь: опять я что-нибудь да забыл! Сперва забыл перчатку, а в такой мороз это не шутка. Положил ее возле себя, а уходя, не поднял. Потом забыл часы. Потом перочинный нож. Потом компас. Что ни остановка, то потеря.
Спасенье в том, чтобы сделать первый шаг. Ещё один шаг. С него-то всё и начинается заново...
- Ей-Богу, я такое сумел, что ни одной скотине не под силу.
О каких качествах героя свидетельствует его рассказ?
Опять мне приходят на память эти слова - я не знаю ничего благороднее, эти слова определяют высокое место человека в мире, в них - его честь и слава, его подлинное величие.
- Я ведь шёл голодный, так что, сам понимаешь, на третий день сердце начало сдавать. Ну и вот, ползу я по круче, подо мной - обрыв, пропасть, пробиваю в снегу ямку, чтобы сунуть кулак, и на кулаках повисаю - и вдруг сердце отказывает. То замрёт, то опять работает. Да неуверенно,
неровно. Чувствую - помешкай оно лишнюю секунду, и я свалюсь. Застыл на месте, прислушиваюсь - как оно там, внутри? Никогда, понимаешь, никогда в полёте я так всем нутром не слушал мотор, как в эти минуты - собственное сердце. Всё зависело от него. Я его уговариваю - а ну-ка, ещё разок! Постарайся ещё. Но сердце оказалось первый сорт. Замрёт - а потом всё равно опять работает. Знал бы ты, как я им гордился!
Как вы думаете, почему лётчики не отступали перед трудностями?
Считают ли они себя героями?