- А теперь ты, Котик, сыграй что-нибудь, - сказал Иван Петрович дочери.
Подняли у рояля крышку, раскрыли ноты, лежавшие уже наготове. Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у неё содрогались, она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьёт клавишей внутрь рояля. Гостиная наполнилась громом; гремело всё: и пол, и потолок, и мебель... Екатерина Ивановна играла трудный пассаж, интересный именно своею трудностью, длинный и однообразный, и Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться, и в то же время Екатерина Ивановна, розовая от напряжения, сильная, энергичная, с локоном, упавшим на лоб, очень нравилась ему. После зимы, проведённой в Дялиже, среди больных и мужиков, сидеть в гостиной, смотреть на это молодое, изящное и, вероятно, чистое существо и слушать эти шумные, надоедливые, но всё же культурные звуки, — было так приятно, так ново...
- Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, — сказал Иван Петрович со слезами на глазах, когда его дочь закончила и встала. - Умри, Денис, лучше не напишешь6.
Все окружили её, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей её фигуре было написано торжество.
- Прекрасно! Превосходно!
- Прекрасно! - сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. - Вы где учились
музыке? - спросил он у Екатерины Ивановны. - В консерватории?
- Нет, в консерваторию я ещё только собираюсь, а пока училась здесь, у мадам Завловской.
- Вы кончили курс в здешней гимназии?
- О нет! - ответила за неё Вера Иосифовна. - Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока девушка растёт, она должна находиться под влиянием одной только матери.
- А всё-таки в консерваторию я поеду, - сказала Екатерина Ивановна.
- Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и маму.
- Нет, поеду! Поеду! - сказала Екатерина Ивановна, шутя и капризничая, и топнула ножкой.
А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своём необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю...
Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными щеками.
- А ну-ка, Пава, изобрази! - сказал ему Иван Петрович.
Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном:
- Умри, несчастная!
И все захохотали.
3 Dites que lion nous donne du thе́ - франц. Скажи, чтобы дали нам чаю.
4 «Лучинушка» - русская народная песня.
5 Шкап - устар, шкаф.
6 «Умри, Денис, лучше не напишешь» - высказывание князя Г.Потёмкина, адресованное автору комедии «Недоросль» Денису Фонвизину. С тех пор это выражение вошло в язык как устойчивое в значении «похвала человеку, который сделал нечто выдающееся, чего от него никто не ждал».