Селу чего-то не хватало — незаметного, обыденного, но привычного, близкого, родного чего-то. И когда на просёлочной дороге между изгородями показался Аслан Тавберидзе с топором на плече и за ним вприпрыжку не бежал его вислоухий Тузик, я понял: этой неотъемлемой частью, этой плотью от плоти и кровью от крови села была собака — обыкновенная сельская дворняжка.
Утро 24 августа 1943 года в моём селе наступило без собаки...
...Весь день наша Собака не выходила за калитку, не ела, не лаяла. Она лежала у ног деда с закрытыми глазами и вытянутыми лапами. Если б не равномерно вздымавшийся и опускавшийся живот, Собаку можно было принять за мёртвую.
— Ну, как она? — спросил я деда.
— Переживает вчерашнюю ночь, — ответил он. — Ничего, скоро всё забудет. — Он погладил Собаку. Она не шелохнулась.
Под вечер опять появился Бадриа.
— Добрый вечер, Спиридон! — поздоровался он.
— Здравствуй, Бадриа! — ответил дед, но во двор гостя не пригласил.
— Спиридон! — начал Бадриа смущённо. — Народ... того... недоволен... Во дворе Спиридона, говорят, вчера не было стрельбы...
— А что, разве кончилась война? Или вернулся мой Арсен? Или вчера была новогодняя ночь? В честь чего бы мне стрелять? — спросил дед.
— Спиридон, не обижай село ради собаки... Убей пса. У нас ведь собаки были не хуже твоей. Или ты один нашёлся такой добрый?
— Нет, Бадриа, не бывать тому, чтобы у моего гроба не выла собака!
— Смотри, Спиридон! Не дай бог, но если пёс взбесится и покусает моих детей, спалю твой дом и тебя заодно! — пригрозил Бадриа и ушёл, пошатываясь
...Было около полуночи, когда в дальнем конце нашего двора раздались подряд два выстрела. За ними последовал жалобно-злобный лай собаки. Вскочив с постели, я схватил ружьё и помчался к месту выстрелов. Кто-то быстро продирался сквозь кусты. Потом я услышал шаги убегавшего человека.
Собака лежала у плетня и тихо скулила. Я взял её на руки и бегом вернулся домой. Дед успел зажечь коптилку и теперь сидел на козьей шкуре у камина. Он осмотрел рану Собаки, промыл её спиртом, посыпал табаком и крепко перевязал.
— Ничего страшного, — сказал дед, — кость не задета.
Он вопросительно взглянул на Собаку. Собака выразительно взглянула на деда.
— Кто стрелял? — спросил меня дед.
— Не знаю...
— А она знает! Знает, да не может сказать! — Дед покачал головой и смахнул слёзы с глаз Собаки.