|
Катерина Петровна не вставала уже десятый день. Ничего не болело, но обморочная слабость давила на грудь, на голову, на ноги, и трудно было вздохнуть. Манюшка шестые сутки не отходила от Катерины Петровны. Ночью она, не раздеваясь, спала на продавленном диване. Иногда Манюшке казалось, что Катерина Петровна уже не дышит. Тогда она начинала испуганно хныкать и звала: живая? Катерина Петровна шевелила рукой под одеялом, и Манюшка успокаивалась. В комнатах с самого утра стояла по углам ноябрьская темнота, но было тепло. Манюшка топила печку. Когда весёлый огонь освещал бревенчатые стены, Катерина Петровна осторожно вздыхала – от огня комната делалась уютной, обжитой, какой она была давным-давно, ещё при Насте. Катерина Петровна закрывала глаза, и из них выкатывалась и скользила по жёлтому виску, запутывалась в седых волосах одна-единственная слезинка. Пришёл Тихон. Он кашлял, сморкался и, видимо, был взволнован. – Что, Тиша? – бессильно спросила Катерина Петровна. – Похолодало, Катерина Петровна! – бодро сказал Тихон и с беспокойством посмотрел на свою шапку. – Снег скоро выпадет. Оно к лучшему. Дорогу морозцем собьёт – значит, и ей будет способнее ехать. – Кому? – Катерина Петровна открыла глаза и сухой рукой начала судорожно гладить одеяло. – Да кому же другому, как не Настасье Семёновне, – ответил Тихон, криво ухмыляясь, и вытащил из шапки телеграмму. – Кому, как не ей. Катерина Петровна хотела подняться, но не смогла, снова упала на подушку. – Вот! – сказал Тихон, осторожно развернул телеграмму и протянул её Катерине Петровне Но Катерина Петровна её не взяла, а всё так же умоляюще смотрела на Тихона. |