ВОПРОСЫ
Что вы можете сказать
о внутреннем мире
героя?
Как вы думаете,
почему его так волновало
сознание собственной
трусости?
|
а её – на «вы». Она была сторонница спартанского воспитания. Она
считала, что мы должны спать на голых досках, рубить дрова
и каждое утро обливаться до пояса холодной водой. Мы обливались.
У нас был разговор после того, как мама заметила, что я не мог спрыгнуть с мусорного ящика. Она посоветовала мне сознаться, что я струсил, потому что человек, который способен в этом сознаться, впоследствии еще может стать храбрецом. Но я не сознался. Интересно, что мне не нравилась мысль, что я трус, и хотелось как-нибудь забыть о ней, сделать вид, что её как бы нет. Но оказалось, что это трудно. В нашем дворе красили сараи. Для начала он предложил мне пройти по лестнице, которую маляры перебросили с одной крыши на другую. Я прошёл, и Пашка сказал, что я молодец, но не потому, что прошёл – это ерунда, – а потому, что не побледнел, а, наоборот, покраснел. Он объяснил, что Юлий Цезарь таким образом выбирал солдат для своих легио́нов4: если от сильного чувства солдат бледнел – значит, он может струсить в бою, а если краснел – значит, можно было на него положиться. Потом Пашка посоветовал мне спрыгнуть с берега на сосну и тут как раз усомнился в том, что Цезарь пригласил бы меня в свои легионы, потому что я побледнел, едва взглянул на эту сосну, которая росла на крутом склоне берега, с толстыми, выгнутыми, как лиры, суками. Сам он не стал прыгать, сказав небрежно, что это для него пустяки. Главное, объяснил он, прыгать сразу, не задумываясь, потому что любая мысль, даже самая незначительная, может расслабить тело, которое должно разогнуться, как пружина. Я сказал, что, может быть, лучше отложить прыжок, потому что одна мысль, и довольно значительная, всё-таки промелькнула в моей голове. Он презрительно усмехнулся, и тогда я разбежался и прыгнул. |
Забавно, что в это мгновение как будто не я, а кто-то другой во мне не только рассчитал расстояние, но заставил низко наклонить голову, чтобы не попасть лицом в сухие торчавшие ветки. Я метил на самый толстый сук и попал, но не удержался, соскользнул и повис, вцепившись в гущу хвои, исколовшей лицо и руки. Потом Пашка, хохоча, изображал, с каким лицом я висел на этой проклятой сосне. Но всё-таки он снова похвалил меня, сказал, что зачатки храбрости, безусловно, разовьются, если время от времени я буду повторять эти прыжки, по возможности увеличивая расстояние. |
На Песчинке стояли плоты, и Пашка посоветовал мне проплыть под одним из них, тем более, что в то лето я научился нырять с открытыми глазами. Это было жутковато – открыть глаза под водой, – сразу становилось
4 Легио́н – часть древнеримской армии.