Пошёл к другому врачу. Тот учился в Германии.
— Какой... назначил вам эти очки?
— А что?
— Как что? Неправильно!
Оказывается, в одном глазу у меня близорукость, а в другом дальнозоркость. В очках, прописанных новым свети- лой, я перестал различать свет и тьму. Вокруг меня кромешный ад.
— Какой... выписал вам эти очки?! У вас самое нормальное зрение! — воскликнул врач, к которому я обратился на этот раз.
— Но я ничего не вижу! Я погружён во мрак!
— Куриная слепота у вас. Всё поэтому!
Пилюли, уколы и опять новые очки... Теперь на меня наступали все отдалённые предметы. Поднимаясь с пристани на пароход, я шагал прямо в море. Пароход ещё не пристал к берегу, а мне казалось, что он рядом.
В городе не осталось врача, у которого я не побывал. Если один считал, что правый глаз у меня близорукий, а левый дальнозоркий, то другой утверждал обратное. Если один находил астигматизм, то другой признавал катаракту. В очках, выписанных врачом, который обнаружил у меня катаракту, я все видел в зелёном свете. Находили у меня и дальтонизм. Я видел вещи спереди, сбоку, вдали, вблизи, спаренными, разноцветными. Гладкая дорога под моими ногами проваливалась на сорок-пятьдесят сантиметров, и мне казалось, что я иду по лестнице. Я делал огромные шаги, как верблюд.
Как-то я шёл по мосту. Ступеньки показались мне на, метр ниже, и я кувырнулся вниз. Очки упали. Я ничего не различал. Всё было в тумане. Мне помогли встать.
— Где мои очки? — спросил я.
Их нашли, передали мне, я надел. О Аллах!.. Я не мог припомнить, когда ещё я так хорошо видел! Всё на своём месте, чётко, красиво. Не чужие ли это очки? Нет, мои: массивные, чёрные, роговые. Трудно передать мою радость. Отныне ни ногой к глазным врачам! Я отчётливо видел самый мелкий шрифт в газете и название парохода в море. С этой