Но такие мелочи никак не могли умерить моего дикого восторга и восхищения – я впервые держал в руках настоящие часы! Дома у нас, конечно, висели на стене старые ходики. Но сравнивать те ходики и эти часики было бы кощунством. Думать, как оказалось, надо было о другом…
Даже теперь, по прошествии стольких лет, не берусь утверждать, что душу мою тогда не смутили некоторые сомнения в моих дальнейших поступках, ибо, как сейчас помню, я оглянулся и нашёл глазами заведующего хранилищем, дядю Толю. Он, втянув голову в воротник полушубка, разбирал какие-то бумажки на столике, и меня в дальнем тёмном углу он видеть, конечно же, не мог.
Это было утром. Весь день я пребывал в лихорадочном возбуждении. Притащив на кухню охапку дров, с грохотом бросал их на железный лист и тут же бежал в шалаш, где стоял старый мерин Лыска. Забравшись за кипы сена, доставал свои часы (я уже считал их своими!) и, пряча находку даже от Лыски, открывал крышку и любовался ими. Прижав часы к уху, наслаждался таинственными недолгими скрипами и тиканьем – часы мои, к сожалению, почти сразу останавливались. Насладившись, гладил полировку, прятал часы под кипу и снова бежал по делам.
Катастрофа разразилась к вечеру. Я услышал зов повара Жоры:
– Поди-ка, друг, сюда!
Фраза была стандартной, её я слышал десятки раз на дню. Но что-то в интонации Жориной заставило меня дрогнуть. Оттягивая время, я старательно сбил с ладоней сухарные крошки, даже подул на руки
– Давай, давай, – сказал Жора, – поскорей! Никуда твои сухари не денутся! Что ждало меня?
За дверью ждал дядя Толя. Сердце моё провалилось в растоптанные валенки.
– Что же делать? – жалобно спросил дядя Толя. – Комбат (командир батальона) дал часы, починить. Чего я теперь скажу ему?
– Не знаю, не знаю, – ответил Жора Прокуев, сам погладил лысину и приказал мне:
– Сходи-ка в склад, приготовь пару кило свёклы…
И, честное слово, они, эти два великих психолога-солдата, глянув друг на друга, даже коротко хохотнули.